Может, надо было двух собак ему сдать? Все ж таки тысяча...
Помню, начались съемки второго "Дозора". Снимали сцену, когда мальчик Егор убегает в толпе. Тимур придумал на площадке, что герой должен кого-нибудь так толкнуть, чтобы сумки разлетелись в разные стороны. Кого толкнуть? Ну, женщину. Какую? Ну, какую-то просто женщину. Где ее взять?
Снимали зимой, поэтому вся группа была экипирована как обычно: яркие горнолыжные штаны и куртки. А я тогда только начинала, у меня не было такой красивой одежды. Я приехала из Барнаула. У меня была дубленка. Мама покупала на последние деньги. В Барнауле без дубленки никак. И вот я в дубленке, которая пахла овцой, если намокала, преданная до зубов процессу, готовая прыгнуть с моста вниз головой, если скажет Тимур, с огромными глазами и пылающим сердцем, чувствуя себя причастной к Великому Происходящему, так вот я стою и думаю, что же делать, где взять какую-то женщину, которую можно толкнуть так, чтоб кошелки в разные стороны. Тимур говорит: "Ну женщину какую-то! Обывательница. Простушка. Главное, чтоб ее жалко было". В массовке все капризные, да и лица не те, не нравится никто. Ну нет и все, не нравится. Короче, убогих не нашли. Я думаю: "Так! Срочно! Обывательницу! Время три часа ночи! Найти! И доставить сюда живой!" И тут Тимур и Андрей Джунковский (тогда еще второй режиссер) смотрят на меня и говорят: "Да вот хоть наша Алеська. Она в дубленке, самое то! Как раз! Алеська, иди за кошелками!"
В фильм даже вошел этот кадр. Я там есть, кошелки бросаю, взмахивая руками. Хоть это была ночная смена, утром заняла денег и побежала в спортивный магазин. И купила там самую разноцветную куртку. И горнолыжные штаны со светящимися вставками. И шапочку. И рыдала в примерочной жутко. Мне так хотелось стать, как все, как они! Не быть инородной, чуждой, а такой. Своей. Чтобы цеплять рацию на хлястик от куртки и шуршать лыжными штанами, когда идешь по площадке. Никто этого преображения из мокрой овцы в киногёрл не заметил, конечно. Сколько я с тех пор штанов и курток этих переносила, в монклерах по площадкам бегала. В шкаф заглянешь - так я просто фанат спорта, действующая олимпийская чемпионка по всем зимним видам. Но до сих пор висит эта дубленка. Дико крутая вещь. Ее не может даже моль дожрать. Ломает зубы так, что позвоночник разрывает в осколки. Московская моль не берет барнаульский мех. Потому что барнаульская овца очень крепкая, ребята.
* * * * * * * * * * * * * * * * * *
Степан - фанат строительной техники. Как только слышит экскаватор, мы сразу бежим бегом смотреть. Если повезло и экскаватор накладывает землю в самосвал - это полный экстаз. Степан аплодирует от восторга, смеется, смотрит на меня, мол, чо стоишь, корова, давай, хлопай тоже. И я хлопаю, а что делать. Районные бригады нас уже знают. Мы как заядлые театралы на каждой премьере. Сейчас начало отопительного сезона, что-то где-то все время раскапывают, меняют и вот мы бегаем от ямы до ямы, хлопаем.
Рабочие - очень созерцательные люди. Один копает, пятеро смотрят. Не разговаривают, не курят, не ржут. Стоят в одежде из грубой ткани, заплатки сверху брезентовые. Штаны не гнутся, куртки колом торчат, на лопаты обопрутся и молчат. Экскаватор копает, а они смотрят, смотрят. Не веселые, не грустные, очень задумчивые. Будто понимают по-настоящему, как тщетно все, как бессмысленно, быстротечно, нелепо, тлен, нет ни начала, ни конца, из земли приходим, в землю уходим. А мы стоим со Степой, два дурака, хлопаем. Придем, бывает, одним похлопаем, потом бежим хлопать другим. Осень в этом году у меня очень трудная. Каждая новость - событие. Настолько огромное событие, что я записала себе на листочек все в столбик и стало понятно - не решить. Нет смысла бежать к кому-то, доставать денег, искать знакомства, выдерживать разговоры, в конце которых надо подложить свою просьбу. Не напечатали еще таких денег, не изобрели еще этот блат. Тут выход один - смотреть и ничего не делать. Как в яму, которую копает экскаватор.
Вчера рабочие обедали. Один копал, четверо смотрели - отработанная схема. Кто-то принес из местного ларька салаты в пластиковых плоских коробках и сендвичи в целлофане. Есть такое не только страшно, но и опасно. Мне все время кажется, что оно сделано руками, которые не мыли после туалета. Рабочий принес сендвичи, потом кофе в пластиковых стаканчиках. Нес впереди себя, очень осторожно, наступал плавно, плыл, как ведущий солист ансамбля "Березка", держал дымящиеся стаканчики за расплавленные ободки.
Салаты ели вместе с сендвичами. Как основное блюдо едят с хлебом. Целлофан с сендвича снимали не весь, а постепенно убирали только там, где откусывали. Вчера на обед в Ховринском районе города Москвы по улице Флотская около дома 25 давали селедку под шубой и оливье. Очень аккуратно ели, не торопились, но клали в рот для вкуса много, подхватывали на вилку сразу по два-три кусочка селедки. Когда несли вилку ко рту, то голову вытягивали на шее, чтобы не капнуть свеклой на одежду. Кофе некоторые пили, оттопырив палец. Кофе - полный суррогат, коричневый напиток с запахом, но кто-то принципиально пил без сахара, кто-то сыпал сухие сливки. Оттягивал из стаканчика по глоточку вытянутыми губами, чмокал, будто сорт редкий, сварен на раскаленном песке в медной старой джезве. И мясо для сендвичей жарили на хороших углях. Они еще переливаются красным и оранжевым, пылают плотным сухим жаром. Смотрели, наверное, чтобы было с кровью и клали куски между чиабаттой.
Они так вкусно ели, я просто сходила с ума. Каждый кусок еды брали аккуратно, осторожно, не жрали, а именно ели, чувствовали вкусы, подбирали крупные крошки с губ, подлизывали соус с хлеба. Кофе пили не сразу, оставляли на потом. После обеда стояли молча, с сигаретой допивали остаток. Яма становилась все глубже, экскаватор копал, Степа хлопал. Я так захотела обратно стать вторым режиссером! Чтобы снова съемки, смена с утра, вот когда еще очень свежо и самое начало, генератор пахнет соляркой, буфет разложили, я пью вареный сладкий кофе с молоком и соленым сыром. Актеры на гриме, дольщики тележку катят, светики ходят. Ммммм... Прямо сердце защемило. Пока стояла, вспоминала свое, пришел старший рабочий. Говорит, что не тут копать надо, а вот тут, мать вашу. И не в ту сторону, а в другую, охуевшие вы бляди. Стоят, блять, беляши свои на хуй разинули, хули делаете вообще?! Прямо как у нас на работе.
Степан хлопал. Ладно, думаю. Не буду пока вторым режиссером. Потом.
Два дня уже ем дома сендвичи. Селедку под шубой сегодня сделаю. Кофе тоже пью. Это очень трудная осень. В жизни происходит полная замена коммуникаций. Будто разорвало все трубы, хлещет где-то внутри. Копать пробовала, но все время рою не там. Я пишу серию для хорошего сериала, гуляю со Степаном. В этом году в городских парках потрясающий урожай каштанов и желудей. Желуди деревянные, твердые, как орехи. Каштаны лоснятся, обтянуты толстой дорогой кожей хорошей выделки. Лаковые. На них разводы, как на полированной блестящей мебели. В советском союзе были серванты такие, какие в этом году в Москве каштаны. Я собираю их, собираю, жадно, как грибы и орехи, сгребаю, как последние сладкие яблоки, забиваю багажник детского велосипеда и весь Степин рюкзак. Желуди выбираю только такие, чтобы как большие мужские пальцы. Каштаны беру, которые как гигантские фундуки. И везу это все домой. Вот, чем я занимаюсь. Вот, что меня радует. Собираю урожаи в городских парках. Хлопаю экскаваторам. И больше - всё.
Автор - Алеся Казанцева
Journal information